Фризман Л. Г. Баратынский Е. А.
// Русские писатели. XIX в:
Биобиблиогр. слов.: В 2 ч. /
— 2-е изд., дораб. —
— Ч. 1. — С. 48—51.
БАРАТЫ́НСКИЙ (Боратынский), Евгений Абрамович [19. II (2. III). 1800, с. Мара Кирсановского у. Тамбовской губ. — 29. VI (11. VII). 1844, Неаполь; похоронен в Петербурге] — поэт. С 1812 по 1816 г. учился в Петербургском Пажеском корпусе. В 1819 г., приехав в Петербург, вступил в лейб-гвардии егерский полк. Здесь он познакомился с А. А. Дельвигом, В. К. Кюхельбекером, Н. И. Гнедичем, Ф. Н. Глинкой. В это время появляются в печати первые произведения Б. Он пишет дружеские послания («К Креницину», 1819; «Дельвигу», 1819; «К Кюхельбекеру», 1820), мадригалы, надписи, эпиграммы. Но главное место в его раннем творчестве занимают элегии. «Первые произведения Баратынского были элегии, — писал позднее А. С. Пушкин. — и в этом роде он первенствует» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. — М.; Л., 1937. — Т. XIII. — С. 34). Очень характерна для мироощущения и стилистических исканий молодого поэта поэма «Пиры» (1820). В ней проявилось вольнолюбие Б., не случайно поэма была опубликована с цензурными искажениями.
В нач. 1820 г. Б. был переведен в Нейшлотский полк, расквартированный в Финляндии, в которой поэту довелось провести почти шесть лет. Попытки друзей Б. добиться его производства в офицеры наталкивались на отказ царя. Действительной причиной этого отказа было недоброжелательное отношение к молодому поэту, связанное с его неблагонадежными дружескими связями, оппозиционными высказываниями, которые не раз доводилось от него слышать, и независимым, вольнолюбивым характером его творчества.
«Финляндия» (1820), другие стихотворения, посвященные краю, где проходили годы его службы, а позднее поэма «Эда» (1826) закрепили за ним репутацию «певца Финляндии». Его произведения читались и неизменно одобрялись в Вольном обществе любителей российской словесности.
Б. не стал декабристом, но и его захватил поток идей, которые получили наиболее прямое воплощение в деятельности тайных обществ. «Всего милей свобода!» (Стихотворения. Поэмы. — С. 312) — в этих словах звучит лейтмотив его раннего творчества. Его политическая оппозиционность особенно отчетливо проявилась в элегии «Буря» (1825), в эпиграмме на А. А. Аракчеева («Отчизны враг, слуга царя», 1824 или 1825), а позднее — в «Стансах» («Судьбой наложенные цепи», 1828). Он сближается с Рылеевым и Бестужевым, которых называет «милыми собратьями» (Стихотворения, поэмы, проза, письма. — С. 469), и просит взять на себя издание его сочинений. Издание это, однако, не состоялось, а близость Б. с будущими декабристами сменилась охлаждением. Бестужев писал Пушкину, что «перестал веровать» в талант Баратынского (Пушкин А. С. — Т. XIII. — С. 150). Это и неудивительно. Декабристы ратовали за литературу, которая бы носила открыто агитационный характер и участвовала в переделке жизни в духе их идеалов. Поэзия же Б. была поэзией раздумий над жизнью, художественным исследованием человека и действительности.
«унылой» элегии Б. сумел воплотить богатство и сложность, противоречивость и многогранность эмоционального мира конкретного человека. В лучших элегиях Б. мы видим не традиционное элегическое «я» с неизменными мотивами увядания, разочарования в жизни и скорби по уходящей молодости, а индивидуальную личность, чувства которой объясняются обстоятельствами ее жизни. Раскрывая изменчивость и противоречивость чувства, поэт использовал для его воплощения в стихе новую, более широкую палитру художественных средств. В 1821 г. появилась знаменитая элегия «Разуверение», на текст которой был написан романс М. И. Глинки, сделавший эти стихи едва ли не самым известным и популярным произведением Б.
Существо творческих открытий Б., его умение с реалисчической точностью и холодной трезвостью анализировать движение чувств, психологические процессы, протекающие в душе человека, воплотились в его элегии «Притворной нежности не требуй от меня» (1823), первоначально имевшей заглавие «Признание». Судьба лирического героя «Признания» — неповторимая в ее своеобразии. Но складывается она под влиянием обстоятельств, будничных и реальных: «долгие годы разлуки», «бури жизненные», влияние окружающей среды («толпы»), подчиняющей человека своим «мнениям». При всей неповторимости эта судьба несет в себе так много типического, общего для всех людей, что служит обоснованием философского вывода, заключенного в последних строках стихотворения. «Баратынский — прелесть и чудо. «Признание» — совершенство», — писал Пушкин (Полн. собр. соч. — Т. XIII. — С. 84).
«Эда», причем и здесь он обратил внимание на попытку Б. изобразить человеческий характер в движении. Пушкин восхищался тем, как в «Эде» «развита» женская любовь. Не «изображена», не «описана», а именно «развита». Б. рисует чувство в динамике, пристально следит за тем, как каждое изменение в нем накладывает отпечаток на образ жизни Эды, на ее внешний облик, на ее речь. То, что фоном действия явился не живописный юг, как это было у Байрона и Пушкина, а скупые краски финского края, объясняется не только биографическими причинами, но и стремлением создать произведение, по колориту и тональности непохожее на южные поэмы. Установке на изображение «очень необыкновенного» он противопоставляет свою — обращение к «совершенно простому». Отдавая дань «великому дарованию» Пушкина, он тем не менее стремился «идти новою собственною дорогою» (Стихотворения. Поэмы. — С. 438). Пушкин оценил эту «собственную дорогу», найденную Б. в его первой поэме. С этого времени начинается период наибольшей творческой близости обоих поэтов. Своеобразным символом этой близости явилась их общая книга — издание в 1828 г. поэмы Б. «Бал» и пушкинского «Графа Нулина» в одной обложке с заглавием «Две повести в стихах».
Стремление идти собственной дорогой характеризует и позднейшее творчество Б. В стихотворении «Не ослеплен я музою моею» (1829) он назовет главное свойство своей музы: не «изысканный убор», не «игра глаз», не «блестящий разговор», но «лица необщее выраженье» и «речей спокойная простота» (Там же. — С. 121). Время подтвердило глубину и верность этой самооценки. В. Г. Белинский считал, что «нельзя вернее и беспристрастнее охарактеризовать» достоинство поэзии Б., чем это сделал сам поэт (Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — М., 1955. — Т. VI. — С. 487).
В апреле 1825 г. многолетние хлопоты о производстве Б. в офицеры наконец увенчались успехом. Он получил возможность распоряжаться своей судьбой, вышел в отставку, женился и поселился в Москве, где в 1827 г. вышло в свет собрание его стихотворений, явившееся итогом первого десятилетия его творческого пути. Последующий период его жизни не богат внешними событиями. Со стороны могло казаться, что она складывалась благополучно, даже счастливо. Но это было не так. В конце 30 гг. он обронил в одном из писем многозначительные слова: «Эти последние десять лет существования, на первый взгляд не имеющего никакой особенности, были мне тяжелее всех годов моего финляндского заточения» (Стихотворения, поэмы, проза, письма. — С. 528).
— объяснение самой сути перемен, произошедших в мироощущении Б. Тогда, в Финляндии, он говорил: «... На ногах моих оковы», но внутренне чувствовал себя свободным: он победил печаль и «не убит неволей»: «Еще я бытия владею лучшей долей. / Я мыслю, чувствую: для духа нет оков...» (Стихотворения. Поэмы. — С. 74). Теперь пришло ощущение иной, горшей, убивающей неволи: «Знать, самым духом мы рабы / Земной насмешливой судьбы» (Стихотворения. Поэмы. — С. 10). Трагизм позднего Б. был отражением не превратностей его собственной жизни, а судьбы его поколения, осознанием непримиримости противоречий окружающей его действительности. В обстановке реакции, последовавшей за разгромом восстания декабристов, не было места тем, кто не хотел смириться с торжеством зла и несправедливости. Их чувства, их настроения воплотила поэзия Б. второй половины 20 и 30 гг.
«Бал» (1828) и «Цыганка» (1831, 1842; заглавие ранней редакции — «Наложница»), стихотворения «Последняя смерть» (1827), «Судьбой наложенные цепи» (1828), «Тебя из тьмы не изведу я» (1828), «Мой дар убог и голос мой не громок» (1828), «В дни безграничных увлечений» (1831), «На смерть Гете» (1832), «К чему невольнику мечтания свободы?..» (1833) и др. В этих стихах проявилась та напряженная эмоциональная философичность поэзии Б., склонность к углубленным раздумьям над жизнью и человеческой судьбой, которая давно уже была замечена Пушкиным, сравнившим Б. с Гамлетом (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. — Т. III. — С. 72), и стала одной из определяющих черт его творческого облика.
Он жадно тянулся к деятельности, к активному участию в литературной борьбе. Когда в 1832 г. его друг И. В. Киреевский стал издавать журнал «Европеец», журнал пушкинской ориентации, целью которого было сплотить передовые силы для противодействия булгаринскому влиянию на литературу, одним из самых энергичных и деятельных его авторов стал Б. Именно в этот период он обращается к новым для себя литературным родам: к прозе и драме. Очевидно, под воздействием «Повестей Белкина», остро его заинтересовавших и впечатливших, Б. создает повесть «Перстень» (1831), начинает писать комедию, которая, по-видимому, осталась незавершенной и до нас не дошла. Все эти произведения предназначались для «Европейца». Но после выхода в свет первых двух номеров журнал был закрыт. Это повергло поэта в состояние безысходной тоски. «Что после этого можно предпринять в литературе? — горестно обращался он к Киреевскому. — Я вместе с тобой лишился сильного побуждения к трудам словесным... Что делать! Будем мыслить в молчании и оставим литературное поприще Полевым и Булгариным» (Стихотворения, поэмы, проза, письма. — С. 516).
«Кажется, оно в самом деле будет последним, и я к нему ничего не прибавлю, — писал он. — Время поэзии индивидуальной прошло, другой еще не настало» (Стихотворения, поэмы, проза, письма. — С. 521). Случилось иначе. Последней книгой Б. стал сборник «Сумерки» (1842), в котором были объединены стихотворения второй половины 30 гг. и нач. 40-х. Хотя большинство вошедших в него произведений появилось в печати раньше, собранные вместе в книге с продуманной композицией и значащим заглавием, они, по замыслу Б., должны были «живее выражать общее направление, общий тон поэта» (Русская старина. — 1904. — № 6. — С. 522). Это «общее направление» определялось в первую очередь единством проблемы, так или иначе поставленной во всех стихах, включенных в сборник.
«Сумерки» открывались стихотворением «Последний поэт» (1835), игравшим роль своеобразного творческого манифеста. Конфликт «Последнего поэта» проходит через весь цикл. С одной стороны, «железный век», его «промышленные заботы», «общая мечта» «поклонников Урании холодной», «безжизненный скелет» света, «дряхлеющий мир», с другой — поэт, «нежданный сын последних сил природы», «улыбчивые сны» и «живительное дыхание» фантазии (Стихотворения. Поэмы. — С. 274 — 276). Разрешается этот конфликт трагически для обеих сторон. Поэтический дар бесполезен, если он не нужен людям, поэтому ненужный свету поэт обречен на гибель. Но и свет, отказавшийся от поэзии, напоминает позлащенный, но безжизненный скелет, т. е. тоже гибнет если не физически, то духовно.
«корысти», к «насущному и полезному», Б. не видел путей к избавлению от нее. В его стихах прозвучал крик боли и отчаяния, вырвавшийся у людей, которых, по словам В. Г. Белинского, «разложение и гниение элементов старой общественности, продажность, нравственный разврат и оскуднение жизни и доблести в современном — заставляют отчаиваться и за будущую участь человечества» (Полн. собр. соч. — Т. VI. — С. 477).
для раскрытия одной идеи, сущности одного конфликта. Антитеза одинокой, возвышенной творческой личности и враждебной ей «толпы» раскрывается и в одических строфах «Последнего поэта», и в медитативной элегии («Осень», 1837), и в антологической надписи («Алкивиад», 1835), и в «мелочи», разрастающейся, наполняющейся многогранным смыслом, вбирающей в себя и философское и социальное содержание («Ропот», 1841).
В «Осени» трагическое звучание, присущее большинству стихотворений «Сумерек», достигает особого напряжения. «Осень» — суровая дума о своем времени. Трезвость мыслителя и пылкость оратора, строгая последовательность в развороте поэтической и философской мысли, эмоциональная насыщенность каждого образа, лаконизм и благородная скупость изобразительных средств, характерные для зрелого Б., с наибольшей силой и полнотой проявились в «Осени». На тональности этого произведения не могло, конечно, не сказаться и то, что во время работы над ним Б. получил известие о смерти Пушкина. Он отозвался о ней как об «общественном бедствии»: «Не могу выразить, что я чувствую; знаю только, что я потрясен глубоко и со слезами, ропотом, недоумением беспрестанно себя спрашиваю: зачем это так, а не иначе?» (Стихотворения, поэмы, проза, письма. — С. 526).
«Сумерки» отразили не только общее в мироощущении и творчестве Б. второй половины 30 — нач. 40 гг., но и изменения, происходившие за это время. Не случайно цикл, открывающийся «Последним поэтом», он завершил «Рифмой» (1840). В этом стихотворении вновь поставлена проблема взаимоотношений поэта с веком и вновь звучит знакомое по «Последнему поэту» противопоставление современной действительности и гармонии античного мира, но оно раскрывает и новые черты эстетического идеала Б. Подлинный поэт, каким он обрисован в «Рифме», не отшельник, счастливый своим уединением, а политический трибун, вития, властитель дум. Вера в сочувствие народа необходима художнику слова, чтобы «свободным и широким метром, / Как жатва, зыблемая ветром, / Его гармония текла». Внимание, «могучее сотрясение» толпы, побежденной звучными струнами поэта, — подлинный источник творческого вдохновения.
«холодным наблюдателем». Зато подлинно животворное воздействие оказало на него сближение с деятелями революционной эмиграции — Н. Тургеневым, И. Головиным, с людьми герценовского круга — Н. Огаревым, Н. Сатиным, Н. Сазоновым. Беседы с ними были посвящены «одной общей теме — уничтожению крепостного права» (Бобров Е. Дела и люди. — Юрьев, 1907. — С. 171). По позднейшему свидетельству одного из участников этих бесед, Б. «жаждал дел, он нас сзывал на дело», «твердил: вперед, младшие братья», «он имел много планов и умер, завещая нам привести их в исполнение» (Русская мысль. — 1890. — № 10. — С. 12).
«Пироскаф» (1844). Но им не суждено было стать началом нового этапа его творческого пути. Находясь в Неаполе, он заболел и 29 июня 1844 г. скоропостижно скончался. Тело Б. было перевезено в Петербург и в присутствии нескольких близких друзей предано земле.
Газеты и журналы того времени почти не откликнулись на его кончину. Лишь Белинский сказал тогда о покойном поэте вдохновенные и проникновенные слова: «Мыслящий человек всегда перечтет с удовольствием стихотворения Баратынского, потому что всегда найдет в них человека — предмет вечно интересный для человека» (Полн. собр. соч. — Т. VIII. — С. 448). Сходную мысль высказал в свое время и сам Б. Он верил, что потомок найдет в его стихах его «бытие» и именно поэтому их души окажутся «в сношенье», а его поэзия обретет читателя (Стихотворения. Поэмы. — С. 128). Растущее внимание к поэзии Б. подтвердило прозорливость этого пророчества. Гуманизм Б., присущая ему тонкость психологического анализа, глубина проникновения в противоречия действительности, благородная беспощадность к себе сделали его стихи близкими и нужными нашему времени.
Соч.<Академическая библиотека русских писателей>: В 2 т. / Под ред., с примеч. и вступ. ст. М. Л. Гофмана. — СПб., 1914 — 1915; Полн. собр. стихотворений: В 2 т. / Ред., коммент. и биогр. ст. Е. Н. Купреяновой и И. Н. Медведевой; Вступ. ст. Д. П. Мирского. — М.; Л., 1936; Стихотворения, поэмы, проза, письма / Подгот. текста и примеч. О. Муратовой и К. В. Пигарева; Вступ. ст. К. В. Пигарева. — М., 1951; Полн. собр. стихотворений / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Е. Н. Купреяновой — Л., 1957; Стихотворения. Поэмы / Изд. подгот. Л. Г. Фризман. — М., 1982; Стихотворения. Проза. Письма / Сост. и примеч. В. А. Расстригина и А. Е. Тархова; Вступ. ст. С. Г. Бочарова. — М., 1983; Стихотворения. Письмаю Воспоминания современников / Вступ. ст. Л. В. Дерюгиной; Примеч. Л. В. Дерюгиной и С. Г. Бочарова. — М., 1987; Стихотворения / Сост., предисл. и примеч. П. А. Стеллиферовского. — М., 1989; Полн. собр. стихотворений / Сост., подгот. текста и примеч. В. М. Сергеева; Вступ. ст. И. М. Тойбина — Л., 1989.
Лит.: — М., 1955. — Т. VI. — С. 456 — 488; Филиппович П. П. Жизнь и творчество Е. А. Боратынского. — Киев, 1917; Фризман Л. Г. Творческий путь Баратынского. — М., 1966; Хетсо Г. Евгений Баратынский: Жизнь и творчество. — Осло; Берген; Тромсё, 1973; Голубков Д. Н. Недуг бытия. Хроника дней Евгения Баратынского. — М., 1981. Лебедев Е. Н. Тризна. Книга о Е. А. Боратынском. — М., 1985; Стеллиферовский П. А. Евгений Абрамович Баратынский: Книга для учащихся. — М., 1988; Тойбин И. М. Тревожное слово: О поэзии Е. А. Баратынского. — Воронеж, 1988; Песков А. М. Боратынский: Истинная повесть. — М., 1990.