Пушкин А. С. <"Бал" Баратынского > // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937—1959.
Т. 11. Критика и публицистика, 1819—1834. — 1949. — С. 74—76.
<„БАЛ“ БАРАТЫНСКОГО.>
Наши [поэты] не могут жаловаться на излишнюю строгость критиков и публики — напротив. Едва заметим в молодом писателе навык к стихосложению, знание языка, и средств оного, уже тотчас спешим приветствовать его титлом Гения, за гладкие стишки — нежно благодарим его в журналах от имени человечества, неверный перевод, бледное подражание сравниваем без церемонии с бессм.<ертными> произведениями Гете и Байрона: <*> добродушие смешное, но безвредное; истинный талант доверяет более собственному 10 суждению, основ.<анному> на любви к искусству, нежели малообдуманному решению записных Аристархов. [Зачем] лишать златую посредственность невинных удовольствий [доставляемых] журнальным торжеством.
Из наших поэтов Баратынский всех менее пользуется обычной благосклонно<стию> журналов. Оттого ли, что верность ума, чувства, точность выражения, вкус, ясность и стройность менее действует на толпу, чем преувеличение (exagération <См. перевод>) модной поэзии — потому <ли> что наш поэт некоторыми эпиграммами заслужил негодование братии, не всегда смиренной, — как бы то ни было, критики изъявляли в отношении к нему или недобросовестное равнодушие или даже 20 неприязненное расположение. Не упоминая уже об известных шуточках покойного Благонамеренного, известного весельчака — заметим для назидания молодых писателей, что появление Эды, произведения столь замечательного оригинальной своею простотою, прелестью рассказа, живостью красок — и очерком характеров, слегка, но мастерски означенных, появление Эды подало только повод к неприличной статейке в Сев.<ерной> Пчеле и слабому возражению, кажется, в М.<осковском> Т.<елеграфе>. Как отозвался М.<осковский> В.<естник> об собрании стихотворений нашего первого элегического поэта! — Между тем Баратынский спокойно усовершенствовался — последние 30 его произведения являются плодами зрелого таланта. Пора Баратынскому занять на русском Парнасе место, давно ему принадлежащее.
__________
<*> Таким образом набралось у нас несколько своих Пиндаров, Ариостов и Байронов и десятка три писателей, делающих истинную честь нашему веку.
[Его] последняя поэма Бал, напечатанная в Сев.<ерных> Цве<тах>, подтверждает наше мнение. Сие блестящее произведение исполнено оригинальных красот и прелести необыкновенной. Поэт с удивительным искусством соединил в быстром рассказе тон шутливый и страстный, метафизику и поэзию.
Поэма начинается описанием московского бала. — Гости съехались, пожилые дамы сидят в пышных уборах, сидят около стен и смотрят на толпу с тупым вниманием. Вельможи в лент.<ах> и звездах сидят за картами, и встав из<-за>л.<омберных> ст.<олов>, 10 иногда приходят
Взглянуть на <мчащиеся пары
Под гул порывистый смычков.>
Молодые красавицы кружатся около их.
Гусар крутит свои усы,
Писатель чопорно <острится.>
Вдруг все смутились; посыпались вопросы. Княгиня Нина вдруг уехала с бала.
<Вся зала шопотом полна:
„Домой уехала она!
Вдруг стало дурно ей“. Ужели?
— В кадрили весело вертясь,
Вдруг помертвела! — Что причиной?
Скажите, что с княгиней Ниной.>
— Бог весть, отвечает с супружеским равнодушием князь, занятый своим бостоном. Поэт отвечает вместо князя, ответ и составляет поэму.
Нина исключительно занимает <нас.> Характер ее [совершенно] новый, развит con amore, широко и с удивительным искусством, 30 для него поэт наш создал совершенно сво<еобразный> язык и выразил на нем все оттенки своей метафизики — для нее расточил он всю элегическую негу, всю прелесть своей поэзии.
< Презренья к мнению полна,
Над добродетелию женской
Не насмехается ль она,
Как над ужимкой деревенской?
Кого в свой дом она манит:
Не записных ли волокит,
Не новичков ли миловидных?
Не утомлен ли слух людей
Молвой побед ее бесстыдных
И соблазнительных связей?
Но как влекла к себе всесильно
Ее живая красота!
Чьи непорочные уста
Так улыбалися умильно!
Какая бы Людмила ей,
Смирясь, лучей благочестивых
Своих лазоревых очей
Не отдала бы сей же час
За яркий глянец черных глаз,
Облитых влагой сладострастной,
За пламя жаркое ланит?
Какая фее самовластной
Не уступила б из харит?
Как в близких сердца разговорах
Была пленительна она!
Как угодительно-нежна!
Какая ласковость во взорах
У ней сияла! Но порой,
Ревнивым гневом пламенея,
Как зла в словах, страшна собой,
Являлась новая Медея!
Какие слезы из очей
Потом катилися у ней!
Терзая душу, проливали
Кто б не отер их у печали,
Кто б не оставил красоте?>
что он любит свою бедную, страстную героиню. Он заставляет и нас принимать болезненное соучастие в судьбе падшего, но еще очаровательного создания.
Арсений есть тот самый, кого должна была полюбить бедная Нина. Он сильно овладел ее воображением, и никогда вполне не удовлетворя ни ее страсти, ни любопытству — должен был 40 до конца сохранить над нею роковое свое влияние (ascendant).
<1828>