ОБ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОМ В ПОЭЗИИ Е. БАРАТЫНСКОГО
Сафиуллин Я. Г.,
Казань
Безусловное признание поэзия Баратынского получила поздно, только в начале XX в. Пушкинская ее оценка долго оставалась исключением. И. Киреевский, Гоголь, Белинский, как и многие другие критики, отмечая высокий талант и оригинальность Баратанского, писали об отсутствии идейного ядра в его произведениях и о своего рода гамлетизме в самом их авторе. По словам П. Вяземского, написанным в 1869 г., Баратынский, свернувший "с столбовой дороги" русской поэзии, был почти забыт "поколением ему современным" и оказался "совершенно незнакомым поколению новейшему". Возвращение Баратынского, "одинокого", неповторимого поэта, состоялось во время интенсивных художественных и философских поисков, ознаменованных особым вниманием к человеческой личности, стремлением понять смысл бытия и построить культуру на ее существовании; в то время, когда в философских сочинениях, в первую очередь Н. Бердяева и Л. Шестова, во многом опиравшихся на опыт русской литературы, вызревали идеи экзистенциализма.
идейного центра, сделав их элементами гармонии или оценивая их на ее фоне. Экзистенциальное в поэзии Баратынского - это прежде всего осознание самоценности, самодостаточности духовного опыта отдельно взятой личности ("Поэзия индивидуальная одна для нас естественна...", "Человеку, не находящему ничего вне себя для обожания, должно углубиться в себе"). Баратынский пытался выразить в своем творчестве в основном то, что с ним как отдельным человеком случилось, независимо от того, было это обусловлено чем-то извне или нет. Он воспроизводит в поэзии свою ничем неповторимую индивидуальную судьбу, свое индивидуальное видение, которое ничем нельзя заместить ("Поэзия есть полное ощущение известной минуты". "Каждый из нас имеет собственные истины". "Мгновенье мне принадлежит, / Как я принадлежу мгновенью").
Постоянная обращенность Баратынского к собственным мыслям и чувствам отличается от внешне близкой к ней романтической субъективности тем, что она, не будучи освещенной гармонией или онтологией, останавливается, как в последующем у экзистенциалистов, перед ничто и одиночеством. Основная тема поздней лирики Баратынского экзистенциальна - "трагическое самосознание человека, изолированного, отторгнутого от общих ценностей" (Л. Гинзбург).
Творчество для Баратынского есть не столько оформление, мастерство, то есть искусство в строгом смысле слова, сколько жизненный акт. Литература не была вынесена им за пределы обычного жизненного процесса и превращена в нечто украшающее или развлекательное. Она не ангажирована идейно или философски. Поэзия - конкретные жизненные вопросы, то, к чему человек ежедневно причастен: любовь, сострадание и смерть, надежды, достоинство существования... Вопросы, заключенные в самой экзистенции человека и не решаемые вне ее.
Баратынский был поэтом, если воспользоваться старой терминологией, в большей степени "выражения", чем "изображения". Для него важнее процесс рождения и развертывания чувств и мыслей, чем их итог, то есть путь ценнее, чем результат. Путь, свободный от предданной истины, путь формирования, созидания себя, но горький, совершаемый в одиночестве, разобщении с другими и без надежды на гармонию. На нем экзистенция истощает, исчерпывает себя, ведет к пустоте; и человеку остаются только воля и мужество ("От медленной отравы бытия / В покое раболепном я / Ждать не хочу своей кончины").
"Я" Баратынского оказывается лицом к лицу с реалиями жизни во всей их полноте и противоречиях. Они не просеиваются, чтобы быть оцененными, сквозь сито общественных норм и правил, смягчающих остроту непосредственных столкновений с ними. У Баратынского даже нет персонифицированного лирического героя, что дало бы возможность ему занять позицию авторской вненаходимости, позволяющую более свободно и спокойно относиться к изображаемому. Вся жизнь в ее разных проявлениях как бы впервые видится и осмысливается Баратынским. Без четкой дифференциации на разноценностные уровни, опять-таки как движение, процесс, в котором остановки и определенности скорее исключение, чем правило ("Благословен святое возвестивший! / Но в глубине разврата не погиб / Какой-нибудь неправедный изгиб / Сердец людских пред нами обнаживший. / Две области: сияния и тьмы / Исследовать равно стремимся мы...").
и имеют мало общего с метафоризмом языка романтической литературы. "Неправильности" языка Баратынского, неожиданные словосочетания, сложные синтаксические построения, нередко кажущиеся придуманными, и т. п. - это в первую очередь приноровление языка к нестандартным или полагаемым таковыми движениям души и мысли, это производное от сознания, что каждое чувство, каждый оттенок мысли должны иметь свое слово. Язык, в представлении Баратынского, не является чем-то предзаданным до экзистенции и подчиняющим ее своим правилам, а выступает ее и содержанием, и формой одновременно.
Различные и, возможно, неожиданные подходы к осмыслению и анализу поэзии Баратынского совершенно необходимы. Иначе "ее лица необщее выражение" не будет открываться каждому поколению по-новому и слова поэта "читателя найду в потомстве я" перестанут быть живыми.