• Приглашаем посетить наш сайт
    Бунин (bunin-lit.ru)
  • Баратынский - Жене. 1840, май, 10 — май, 11, Москва.


    257. Жене

    1840, май, 10 — май, 11, Москва

    «Милая моя Настя, теперь пишу к тебе на досуге. Чувствую себя очень неправым перед тобою; но неужели ты не поняла, что у меня против тебя не было никакого озлобления, а просто я расшумелся, как будто я с тобою не расстаюсь, и есть еще время поменяться несколько живыми словами! В этом случае я позабыл часы, как ты их иногда забываешь. Дело в том, что мне без тебя было бы грустно и так, а эта размолвка примешивает к этому неимоверно тяжелое чувство. Я сижу один с Демоном болезненного воображения и, может быть, равно болезненной совести. Ты знаешь меня по себе. Жду от тебя несколько слов, которые могли бы меня успокоить, и моя лучшая вера состоит в том, что ты их точно напишешь; да полно, об этом я бы не кончил. Я так чувствую отсутствие Маши и Мити, что уже не думаю просить тебя оставить Николиньку и Юлиньку, уезжая в чужие краи. Нет, мы их возьмем с собою. Теперь я сужу о тебе по себе. Я получил деньги из Казани. 19600 не помню сколько рублей. Скажи Соничке, что не рассчитываюсь с ними до их приезда в Москву. В Мураново все по возможности готово; сегодня расчелся с щекотуром и маляром. По возможности отделан дом и тот флигель, где прежде жила Соничка, за 120 +. Колошина написала очень милую записку Сашиньке, на которую я отвечал вместо ее. Мне показалось, что так ловче. На обеде Гоголя Орлов был пьян, и ты не можешь себе представить, как в особенности был дружелюбен со мною. То, что я накомерил Вяземскому, принесло наилучшие плоды <накомерил — насплетничал; от фр. сommеrage>. От Гоголя мы уехали вместе. Я ему сказал: «Наша жизнь разделяется на две половины: как быть с людьми, которых любишь, как быть с людьми равнодушными? Может быть, я это узнаю в чужих краях. J’ai eu ici bien du fil а rеtordre <Мне о многом надобно поразмыслить>. Он одобрительно промычал. Расстались хорошо. Чадаев у Гоголя стал тоже со мною експликоваться и приглашал меня на свои понедельники. «Вязем<ский>, — сказал он мне, — m’a fait un commеrage amical; mais un commеrage inamical a du le prеcеder», et (au milieu de toute la sociеtе) я ему отвечал: «Ce qu’il y a de mieux а faire, c’est de suivre le prеcepte de M-me Genlis, de s’en tenir aux relations personnelles et ne pas еcouter les cancans» <Вяземский со мной дружески сплетничал, а прежде сплетничал, должно быть, недружески», и (при всех) я ему отвечал: «Лучше всего следовать правилу мадам Жанлис — поддерживать личные отношения, а сплетен не слушать»>. Я не думал быть остроумным и говорил от души, но мне после сказали, что я был очень зол. Видно, ничего нет злее правды. Tu conсois que M-me Genlis citеe а Чадаев le mettait tout de suite au nombre des vieillards <Ты понимаешь, что цитировать мадам Жанлис Чаадаеву — значит зачислять его в старики>. Я об этом не думал. Пишу тебе в пятницу вечером. Завтра прибавлю еще несколько слов. Целую тебя заочно, как обыкновенно целую тебя на ночь. Продолжаю в субботу поутру.

    — «Сударыня. — Честь имею известить вас, что я более не занимаюсь этими глупыми мыслями. Пишу к вам, чтобы мне не краснеть всякой день, когда я бываю у вас. Лев Боратынский». — Я переписал его течь в точь. Не правда ли, уморительно! Прощай, мой милой друг. Целую тебя, детей, Соничку с ее Настей. Обнимаю мужа ее — Е. Боратынский».