Опять весна; опять смеётся луг,
И весел лес своей младой одеждой,
И поселян неутомимый плуг
Браздит поля с покорством и надеждой.
Но нет уже весны в душе моей,
Но нет уже в душе моей надежды,
Уж дольний мир уходит от очей,
Пред вечным днём я опускаю вежды.
Уж та зима главу мою сребрит,
Что греет сев для будущего мира,
Но праг земли не перешел пиит,—
К её сынам ещё взывает лира.
Велик Господь! Он милосерд, но прав:
Нет на земле ничтожного мгновенья;
Прощает он безумию забав,
Но никогда пирам злоумышленья.
Кого измял души моей порыв,
Тот вызвать мог меня на бой кровавый,
Но подо мной, сокрытый ров изрыв,
Летел душой я к новым племенам,
Любил, ласкал их пустоцветный колос,
Я дни извёл, стучась к людским сердцам,
Да хрящ другой мне будет плодоносен!
И вот ему несёт рука моя
Зародыши елей, дубов и сосен.
И пусть! Простяся с лирою моей,
Поэзии таинственных скорбей
Могучие и сумрачные дети.
Примечания
Издается по автографу (черновики Боратынскаго, хранящиеся в Казанском архиве). Стихотворение это осталось неотделанным, и в мало - разборчивых черновиках особенно часто повторяются выражения и мысли, не вошедшия в текст: „Но не мечту! Печальный, но не злобный еще живу!“ „О мать земля“, „Иль дочь тебе Гармонии чужда“, „Молчи же Феб!“ „Свет дней прельстит порфирою своей“ и т. д.; см. также воспроизведение понятно написанной части черновиков в настоящем издании; часть черновиков, сверх того, составляет собственность принца А. П. Ольденбургскаго. Впервые напечатано в литературном сборнике 1846 г. „Вчера и сегодня“, кн. II, стр. 68—69, под заглавием „Опять весна“ и с следующими разночтениями:
17 Кого измял души моей порыв,
18 Тот вызвать мог меня на бой кровавый
20 Свои рога венчал он злобной славой.
Так же читается это стихотворение и в копиях Н. Л. Боратынской (Казанский архив), носящих название „Лес. Элегия“, „На посев леса“, с замечанием к 29 стиху: „Этот стих невозможно было разобрать, но применились ко смыслу с теми словами, которые были нетак связно написаны“. В таком же виде напечатал это стихотворение и И. С. Тургенев в „Современнике“ 1854 г., № 10.
—30 ст. читаются иначе:
И пусть! Простяся с лирою моей,
Я верую: ее заменит эти
Иначе читается и 20 стих:
Свои рога венчал он грозной славой!
„На посев леса“ отнесено к периоду 1842—1843 гг.; дата (1842) определяется положением стихотворения среди черновиков „Цыганки“, которую поэт переделал в 1842 году.
По свидетельству Н. Л. Боратынской, посев леса (сосновой рощи) осенью 1842 г. внушил поэту это стихотворение.
3 апреля 1846 года Я. К. Грот писал П. А. Плетневу: „Стихи Баратынскаго замечательны по предчувствию смерти и по художественной отделке, но в них я не понимаю: 1) намека на сокрытый ров и рога и 2) елей, дубов и сосен, равно как и детей поэзии таинственных скорбей“. (Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. II, стр. 719). П. А. Плетнев на это отвечал:
„У Баратынскаго сокрытый ров означает намек на разныя пакости, которыя в Москве делали ему юные литераторы, злобствуя, что он не делит их дурачеств... Свои рога есть живописное изображение глупца в виде рогатой скотины. Все последние четыре стиха от того непонятны, что я не припечатал обяснения, бывшаго в подлиннике: Баратынский это писал, насаждая в деревне рощу из дубов и елей, которую и называет здесь дитятею поэзии таинственных скорбей, выражая последними словами мрачное расположение души своей, в каком он занимался и до котораго довели его враги литературные“. (Idem, стр. 728—729).