• Приглашаем посетить наш сайт
    Северянин (severyanin.lit-info.ru)
  • Окончательная редакция поэмы "Пиры"

    Друзья мои! я видел свет,
    На все взглянул я верным оком:
    Душа полна была сует,
    И долго плыл я общим током....
    Безумству долг мой заплачон,
    Мне что-то взоры прояснило;
    Но, как премудрый Соломон,
    Я не скажу: все в мире сон!
    Не все мне в мире изменило:
    Бывал обманут сердцем я,
    Бывал обманут я разсудком;
    Но никогда еще, друзья,
    Обманут не был я желудком.

    Признаться каждый должен в том,
    Любовник, иль поэт, иль воин:
    Лишь беззаботный гастроном
    Названья мудраго достоин.
    Хвала и честь его уму!
    Дарами нужными ему

    Пускай герою моему,
    Пускай, друзья, порою тошно,
    Зато не грустно: горя чужд
    Среди веселостей вседневных,
    Не знает он душевных нужд,
    Не знает он и мук душевных.

    Трудясь над смесью риѳм и слов,
    Поэты наши чуть не плачут;
    Своих почтительных рабов
    Порой красавицы дурачут;
    Иной храбрец, в отцовский дом
    Явясь уродом с поля славы,
    Подозревал себя глупцом:
    О бог стола, о добрый Ком,
    В твоих утехах нет отравы!
    Прекрасно лирою своей
    Добиться памяти людей,
    Служить любви еще прекрасней,
    Приятно драться; но ей-ей,

    Как не любить родной Москвы!
    Но в ней не град первопрестольной,
    Не золоченыя главы,
    Не гул потехи колокольной,
    Не сплетни вестницы-молвы
    Мой ум пленили своевольной:
    Я в ней люблю весельчаков,
    Люблю роскошное довольство
    Их продолжительных пиров,
    Богатой знати хлебосольство
    И дарованья поваров,
    Там прямо веселы беседы;
    Вполне уважен хлебосол;
    Вполне торжественны обеды;
    Вполне богат и лаком стол.
    Уж он накрыт, уж он рядами
    Несчетных блюд отягощен
    И беззаботными гостями
    С благоговеньем окружен.

    И каждый гость, вблизи стола,
    С веселой ясностью чела
    Стоит в роскошном ожиданьи;
    И сквозь прозрачный, легкий пар

    Сияют лакомыя блюды,
    Златых плодов, дессерта груды....
    Зачем удел мой слабый дар!
    Но так весной ряды курганов
    При пробужденных небесах
    Сияют в пурпурных лучах
    Под дымом утренних туманов.
    Садятся гости. Граф и князь,
    В застольном деле все удалы,
    И осушают не ленясь
    Свои широкие бокалы:
    Они веселье в сердце льют,
    Они смягчают злые толки;
    Друзья мои, где гости пьют,
    Там речи вздорны, но не колки.

    Смешались быстро голоса;
    Собранье глухо зашумело;
    Своих собак, своих друзей,
    Певцов, героев хвалят смело;
    Вино разнежило гостей
    И даже ум их разогрело.
    Тут все торжественно встает,
    И каждый гость, как муж толковой,
    Узнать в гостиную идет,
    Чему смеялся он в столовой.

    Меж тем одним-ли богачам
    Доступны праздничныя чаши?
    Не мудрены пирушки наши,
    Но не уступят их пирам.
    В углу безвестном Петрограда,
    В тени древес, во мраке сада,
    Тот домик помните-ль, друзья,
    Где наша верная семья,
    Оставя скуку за порогом,

    И без чинов с румяным богом
    Делила радостный досуг?

    Вино лилось, вино сверкало;
    Сверкали блестки острых слов,
    И веки сердце проживало
    В немного пламенных часов.
    Стол покрывала ткань простая;
    Не восхищалися на нем
    Мы ни фарфорами Китая,
    Ни драгоценным хрусталем:
    И между тем сынам веселья
    В стекло простое бог похмелья
    Лил через край, друзья мои,
    Свое любимое Аи.
    Его звездящаяся влага
    Недаром взоры веселит;
    В ней укрывается отвага,
    Оно и блещет, и кипит,
    Как дерзкий ум не терпит плена,

    И брызжет радостная пена,
    Подобье жизни молодой.
    Мы в ней заботы потопляли
    И средь восторженных затей —
    Певцы пируют — восклицали:
    Слепая чернь, благоговей!

    Любви слепой, любви безумной
    Тоску в душе моей тая,
    Насилу, милые друзья,
    Делить восторг беседы шумной
    Тогда осмеливался я.
    Что потакать мечте унылой?
    Кричали вы: смелее пей,
    Развеселись, товарищ милой,
    Для нас живи, забудь о ней!
    Вздохнув, разсеянно послушной,
    Я пил с улыбкой равнодушной:
    Светлела мрачная мечта,
    Толпой скрывалися печали,


    Бог с ней — невнятно лепетали.

    И где-ж изменница-любовь!
    Ах, в ней и грусть очарованье!
    Я испытать желал бы вновь
    Ея знакомое страданье!
    И где-ж вы, резвые друзья,
    Вы, кем жила душа моя!
    Разлучены судьбою строгой:
    И каждый с ропотом вздохнул,
    И брату руку протянул,
    И вдаль побрел своей дорогой;
    И каждый в горести немой,
    Быть может, праздною мечтой
    Теперь былое пролетает
    Или за трапезой чужой
    Свои пиры воспоминает.

    О если-б, теплою мольбой
    Обезоружив гнев судьбины,
    Перенестись от скал чужбины

    (Мечтать позволено Поэту.)
    У вод домашняго ручья
    Друзей, разбросанных по свету,
    Соединил бы снова я.
    Дубравой темной осененной,
    Родной отцам моих отцов,
    Мой дом, свидетель двух веков,
    Поникнул кровлею смиренной.
    За много лет до наших дней
    Там в чаши чашами стучали,
    Любили пламенно друзей
    И с ними шумно пировали....
    Мы, те же сердцем в век иной,
    Сберемтесь дружеской толпой
    Под мирный кров домашней сени:
    Ты, верный мне, ты, Д[ельви]г мой,

    Мой брат по музам и по лени,
    Ты, П[ушки]н наш, кому дано
    Петь и героев, и вино,

    Дано с проказливым умом
    Быть сердца верным знатоком
    И лучшим гостем за бутылкой.
    Вы все, делившие со мной
    И наслажденья, и мечтанья,
    О, поспешите в домик мой
    На сладкий пир, на пир свиданья!

    Слепой владычицей сует
    От колыбели позабытый,
    Чем угостит анахорет,
    В смиренной хижине укрытый?
    Его пустынничий обед
    Не будет лакомый, но сытый.
    Веселый будет ли, друзья?
    Со дня разлуки, знаю я,
    И дни и годы пролетели,
    И разгадать у бытия
    Мы много тайнаго успели:
    Что ни ласкало встарину,

    Подобно утреннему сну,
    Все изменило, улетело!
    Увы! на память нам придут
    Те песни за веселой чашей,
    Что на Парнасе берегут
    Преданья молодости нашей:
    Собранье пламенных замет
    Богатой жизни юных лет;
    Плоды счастливаго забвенья,

    Свои живыя сновиденья....
    Не обрести замены им!
    Чему же веру мы дадим? —
    Пирам! В безжизненныя лета


    Их утешением живым.
    Пускай на век исчезла младость,
    Пируйте, други: стуком чаш
    Авось приманенная радость

    Примечания

    Печатается по изданию 1835 года (стр. 35—44), кроме стихов 118—119, исправленных поэтом по цензурным требованиям:

    Как страсть, как мысль она кипит;
    В игре своей не терпит плена,

    „Пиры“ и во всех посмертных изданиях, допустивших опечатку (?) в 125-м стихе —

    Певцы, пируя, восклицали —

    что значительно изменило смысл.

    Окончательная редакция „Пиров“ относится, повидимому, к 1833 году, как о том говорит письмо Боратынскаго к И. В. Киреевскому (в июне-июле 1833 года): „На всякий случай посылаю тебе давно мною исправленные „Эды“ и „Пиры“, но теперь только приготовленные к отсылке“. (Татевский сборн., стр. 55).

    См. примечание к первой редакции поэмы.