Поиск по творчеству и критике
Cлово "MAESTRO"
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: мы в Неаполе, а кажется, живем там давно от полноты однообразных и вечно новых впечатлений. В три дня, как на крыльях, перенеслись мы из сложной общественной жизни Европы в роскошно-вегетативную жизнь Италии — Италии, которую за все ее заслуги должно бы на карте означать особой частью света, ибо она в самом деле ни Африка, ни Азия, ни Европа. Наше трехдневное мореплавание останется мне одним из моих приятнейших воспоминаний. Морская болезнь меня миновала. В досуге здоровья я не сходил с палубы, глядел днем и ночью на волны. Не было бури, но как это называли наши французские матросы: trеs gros temps <крепкая погода>, следственно, живость без опасности. В нашем отделении было нестраждущих один очень любезный англичанин, двое или трое незначущих лиц, неаполитанский maestro музыки, Николинька и я. Мы коротали время с непринужденностью военного товарищества. На море страх чего-то грозного, хотя не вседневного, взаимные страдания или их присутствие на минуту связывают людей, как будто бы не было не только московского, но и парижского света. На корабле, ночью, я написал несколько стихов, которые, немного переправив, вам пришлю, а вас попрошу передать Плетневу для его журнала. — Вот Неаполь! Я встаю рано. Спешу открыть окно и упиваюсь живительным воздухом. Мы поселились в Villa Reale, над заливом, между двух садов. Вы знаете, что Италия не богата деревьями: но где они есть, так они чудно прекрасны. Как наши северные леса, в своей романтической красоте, в своих задумчивых зыбях выражают все оттенки меланхолии, так ярко-зеленый, резко отделяющийся лист здешних деревьев живописует все степени счастья. Вот проснулся город: на осле, в свежей зелени итальянского сена, испещренного малиновыми цветами, шажком едет неаполитанец полуголый, но в красной шапке; это не всадник, а блаженный. Лицо его весело и гордо. Он верует в свое солнце, которое...
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: Пироскаф Дикою, грозною ласкою полны, Бьют в наш корабль средиземные волны. Вот над кормою стал капитан. Визгнул свисток его. Братствуя с паром, Ветру наш парус раздался недаром: Пенясь, глубоко вздохнул океан! Мчимся. Колёса могучей машины Роют волнистое лоно пучины. Парус надулся. Берег исчез. Наедине мы с морскими волнами; Только что чайка вьётся за нами Белая, рея меж вод и небес. Только вдали, океана жилица, Чайке подобна, вод его птица, Парус развив, как большое крыло, С бурной стихией в томительном споре, Лодка рыбачья качается в море,— С брегом набрежное скрылось, ушло! Много земель я оставил за мною; Вынес я много смятенной душою Радостей ложных, истинных зол; Много мятежных решил я вопросов, Прежде чем руки марсельских матросов Подняли якорь, надежды символ! С детства влекла меня сердца тревога В область свободную влажного бога; Жадные длани я к ней простирал. Тёмную страсть мою днесь награждая, Кротко щадит меня немочь морская, Пеною здравия брызжет мне вал! Нужды нет, близко ль, далеко ль до брега! В сердце к нему приготовлена нега. Вижу Фетиду: мне жребий благой Емлет она из лазоревой урны: Завтра увижу я башни Ливурны, Завтра увижу Элизии земной! Примечания Издается по автографу, хранящемуся в бумагах И. Ѳ. Тютчева. Напечатано в „Современнике“ 1844 г. т. 35 (по смерти автора), стр. 215, куда и предназначал Боратынский, посылая H. B. Путяте „Пироскаф“ вместе с посланием „Дядьке — Итальянцу“ (см. ниже). Стихотворение написано весною 1844 г., на пароходе, во время переезда из Ливурно в Неаполь. „Наше трехдневное мореплавание — писал Боратынский H. B. Путяте — останется мне одним из моих приятнейших воспоминаний. Морская болезнь меня миновала. В досуге здоровья, я не сходил с палубы, глядел днем и ночью на волны. Не было бури, но как это называли наши французские матросы: très gros temps, следственно, живопись без опасности. В нашем отделении было нестраждущих один очень любезный Англичанин, двое или трое незначущих лиц, Неаполитанский Maestro музыки, Николинька *) и я. Мы коротали время с непринужденностью военнаго товарищества. На море страх чего-то грознаго, хотя невседнаго [невседневнаго?], взаимныя страдания или их присутствие на минуту связывают людей, как будто бы не было не только Московскаго, Парижскаго света. На корабле, ночью, я написал несколько стихов, которые, немного переправив, вам пришлю, a вас прошу передать Плетневу для его журнала...“